Завершилась реставрация Дома Наркомфина на Новинском бульваре (дом 25, корпус 1) — одного из самых известных памятников архитектуры конструктивизма в России и мире. Архитекторы Моисей Гинзбург и Игнатий Милинис построили свой «опытный дом переходного типа» в 1928–1930 годах для работников Народного комиссариата финансов СССР.
В соответствии с идеологией тех лет устройство Дома Наркомфина должно было объединить его жильцов. Кроме жилого корпуса на 50 семей, разбитого на функциональные ячейки разного размера, появились коммунальный корпус с кухней, спортзалом и библиотекой, а также общая терраса по периметру и общественные пространства на крыше.
Дом Наркомфина — один из первых в Москве жилых домов, построенных на основе железобетонного каркаса. Впоследствии эту технологию частично возьмут на вооружение архитекторы и строители массового жилья.
Дом на Новинском бульваре стал первым в столице зданием, построенным на ножках: его первый этаж приподнят над землей на железобетонных опорах.
Моисей Гинзбург считал, что первые этажи плохо подходят для жилья, а свободное пространство под домом сделает его красивее и комфортнее, а также позволит сохранить площади парка, в центре которого возводилось здание.
С момента постройки и до недавнего времени в доме ни разу не проводили капитальный ремонт. В апреле 2017 года началась комплексная реставрация. Зданию вернули исторический облик, сохранив при этом созданную Гинзбургом и Милинисом внутреннюю планировку.
История одного здания: зачем был построен Дом НаркомфинаАлексеевский район в деталях. «Дом на курьих ножках», «Космос» и еще три здания с историей
Кроме Дома Наркомфина в Москве немало жилых зданий, которые представляют архитектурную и историческую ценность. Mos.ru рассказывает, где в столице можно увидеть лежачий небоскреб и круглые дома, зачем здания ставили на ножки и как получился плоский дом.
Дома на ножках
Дом Наркомфина — это не единственное жилое здание в Москве на ножках. В середине 1960-х годов начались эксперименты с возведением девятиэтажных домов, приподнятых над землей. С 1960-х по 2011 год в городе появилось шесть многоэтажных домов, приподнятых над землей на массивных железобетонных сваях.
В северных широтах такая конструкция применялась для защиты от вечной мерзлоты или наводнений, однако в столице выполняла скорее художественные функции. Москвичи сразу окрестили новые постройки домами на ножках или сороконожками.
Самые известные из них — дом 184, корпус 2 на проспекте Мира и дом 34 на Беговой улице.
25-этажный дом на ножках на проспекте Мира построен в стиле брутализм по проекту архитектора Виктора Андреева и инженера Трифона Заикина. Благодаря 30 сваям первый этаж приподнят на уровень третьего, поэтому даже с нижних этажей открывается отличный вид на ВДНХ и окрестности.
Еще одним интересным решением стало шахматное расположение балконов: если смотреть снизу, кажется, что балконы, как ступеньки гигантской лестницы, ведут в небо. Кроме того, левая и правая стороны балконов сходятся под тупым углом, что дополняет этот оптический эффект.
В отличие от своего собрата на проспекте Мира, Дом авиаторов на Беговой улице действительно является домом-сороконожкой — здание стоит на 40 опорах. Архитектор Андрей Меерсон поднял здание еще выше — на четыре этажа. Дом планировали отдать под гостиницу для летней Олимпиады 1980 года, однако там поселили работников авиационного завода «Знамя труда».
Дом построен из тех же типовых панелей, что и обычные девятиэтажки, однако они положены внахлест друг на друга. Кажется, будто здание покрыто чешуей, что дополняет образ насекомого.
Книзу его ножки сужаются настолько, что их под силу обхватить двум людям.
Из-за этого дом кажется неустойчивым, однако опоры и основание здания выполнены из монолитного железобетона — одного из самых прочных строительных материалов в мире.
Подъезды стоят отдельно от дома и связаны с ним через лестничные пролеты и шахты лифтов. Лестницы спрятаны в овальных бетонных башнях с узкими окошками, напоминающими бойницы. Благодаря необычному сочетанию архитектурных элементов дом выглядит воздушным и устремленным вверх, но одновременно с этим напоминает средневековую крепость.
«Лебедь» на Ленинградском шоссе
Панельный жилой комплекс «Лебедь» на берегу Химкинского водохранилища (Ленинградское шоссе, дома 29–35) когда-то был элитным — большую часть квартир в нем занимали представители советской номенклатуры, ученые и артисты.
За несколько лет до появления проекта Дома авиаторов Андрей Меерсон создал дом-комплекс с обслуживанием — четыре шестнадцатиэтажных здания, стоящих на общем стилобате. Внутри комплекса размещалось все необходимое советскому гражданину — магазины, детский сад, химчистка и прачечная, медицинская комната, библиотека и многое другое.
На крыше стилобата можно было отдыхать и заниматься спортом, а под ним находился гараж-стоянка на 300 мест. Фактически «Лебедь» представлял собой целый микрорайон, уместившийся в одном жилом комплексе.
Фасады домов выполнены из керамзитобетонных панелей, швы между которыми подчеркнуто грубо заделаны. Это сближает его по виду с массовой застройкой тех лет, однако внутри «Лебедь» серьезно отличался от обычных пяти- и девятиэтажек. Жильцов ждали квартиры с высокими потолками, просторными кухнями и лоджиями, большими комнатами, встроенными шкафами и многим другим.
Человек, проезжающий мимо комплекса по Ленинградскому шоссе, наблюдал интересный оптический эффект — четыре здания комплекса то сливались в единую монолитную стену, то разделялись на башни разной ширины. За проект «Лебедя» Андрей Меерсон получил Гран-при французской архитектурной выставки.
Круглые дома
Еще один эксперимент с советскими типовыми панелями предприняли советский архитектор Евгений Стамо и инженер Александр Маркелов. Соединив панели под углом около шести градусов, они спроектировали кольцевые дома диаметром 155 метров.
В столице построили два таких дома — на улицах Довженко (дом 6) и Нежинской (дом 13). В каждом из них 26 подъездов и более 900 квартир. Внутренние дворы напоминают городские парки, спрятанные за девятиэтажными стенами, и сравнимы по площади с футбольными полями.
Круглые дома должны были стать архитектурными доминантами районов и обеспечить жителей необходимой инфраструктурой. Для этого на первых этажах открыли магазины, библиотеки, аптеки.
Несмотря на то, что круглые дома не стали серийными, современные архитекторы утверждают, что этот проект опередил свое время, а Евгений Стамо и Александр Маркелов внесли огромный вклад в архитектурный облик столицы.
Римский дом
Здание, расположенное по адресу: 2-й Казачий переулок, дом 4, строение 1, выглядит так, словно оно должно стоять на итальянской улице XVIII века. Дом в стиле классицизм был построен в 2005 году по проекту современного архитектора Михаила Филиппова.
Полукруглое строение с массивными колоннами, небольшими балконами и портиками обрамляет собой дворик, типичный для римской имперской архитектуры. В центре ансамбля расположилась круглая лужайка, на которой стоят скамейки и скульптуры, напоминающие развалины Древнего Рима в миниатюре. Несмотря на свою новизну, дом уже успел стать достопримечательностью.
Дом-корабль на Тульской
Дом атомщиков протянулся вдоль Большой Тульской улицы на 400 метров, за что его окрестили лежачим небоскребом. У здания много прозвищ, самые популярные из которых — дом-корабль и «Титаник». В 1980-е годы территорию вокруг него еще не застроили: тогда дом напоминал плывущий по морю лайнер.
Архитектор Владимир Бабад построил здание по заказу Министерства среднего машиностроения, которое занималось атомной промышленностью.
Это обусловило некоторые особенности конструкции: несущие стены, перекрытия и балки выполнены из прочного железобетона, а толщина оригинальных оконных стекол составляла шесть миллиметров.
Фасады и торцы дома расположены под углами 87 и 93 градуса относительно друг друга, что повышает сейсмоустойчивость здания: по легенде, дом способен выдержать землетрясение или ядерный взрыв.
Однако главная особенность дома атомщиков — его длина. Здание с девятью подъездами вмещает тысячу квартир. По краям дома, а также между парами подъездов сделали проходы, обрамленные колоннами, чтобы жители могли попасть на обратную сторону дома, не обходя почти полкилометра вокруг.
Ажурный дом
Ажурный дом на Ленинградском проспекте (дом 27) построили в 1940 году архитекторы Андрей Буров и Борис Блохин. Это один из первых московских домов, возведенных методом крупноблочного строительства (в дальнейшем подобным методом возводились хрущевки).
Несмотря на богатое внешнее оформление в стиле ар-деко, дом задумывался как сугубо функциональный и предназначался для простых горожан. Ажурным его назвали из-за витиеватых бетонных решеток, выполненных по эскизам художника Владимира Фаворского, и пилястр с растительным орнаментом, которые придают дому сходство с итальянским палаццо времен Возрождения.
Однако даже этот декор играет практическую роль — решетки скрывают содержимое кухонных лоджий.
Шестиэтажный дом построен из монолитных железобетонных блоков, которые до Великой Отечественной войны планировали сделать главным материалом для массового строительства. Однако позднее предпочтение отдали более дешевым и легким типовым панелям, а ажурный дом остался единственным в своем роде. Сегодня он находится под охраной государства.
По внутренней организации пространства ажурный дом представляет собой дом-коммуну.
На первом этаже должны были располагаться общественные помещения — кафе-столовая, магазин, детский сад и бюро обслуживания, принимающее заказы на уборку, стирку, доставку обедов и другие услуги.
На жилых этажах квартиры занимали меньшую часть площади — большая отводилась под широкие светлые коридоры, которые должны были стать местом общения жильцов.
Дом Моссельпрома
Еще один памятник советского конструктивизма, Дом Моссельпрома (Калашный переулок, дом 2/10), в 1920-х годах был самым высоким зданием в столице.
Архитектурой здания в разное время занимались такие специалисты, как Николай Струков, Давид Коган, Артур Лолейт и Владимир Цветаев, кузен Марины Цветаевой.
Декоративное панно с рекламой продукции Моссельпрома спроектировали художники-авангардисты Александр Родченко и Варвара Степанова, а знаменитый лозунг «Нигде кроме как в Моссельпроме!» придумал поэт Владимир Маяковский.
Изначально в подвале дома находился склад муки, на первом этаже были администрации московских магазинов, выше — дирекция, бухгалтерия и прочие службы Моссельпрома. На верхних этажах жили работники кондитерской фабрики.
В 1930-х годах дом достался Наркомату обороны и стал полностью жилым. В нем селились высшие военные чины, а после войны — генералы и герои Советского Союза. В 1960-х годах дом передали Мосгорисполкому.
В это время в доме проживал известный лингвист Виктор Виноградов, а на верхнем этаже находилась художественная мастерская.
В наши дни кроме жилых квартир в доме располагается факультет Российского института театрального искусства.
Дом-парус
Гигантский «парус» на улице Гризодубовой (дом 2) спроектировала команда архитекторов под руководством Андрея Бокова и Бориса Уборевича-Боровского.
Изначально они не планировали придавать ему каплевидную форму — их задачей стало строительство самого длинного дома в Европе. Однако в плане застройки рядом с ним появились школа и стадион.
22-этажный дом загородил бы им солнечный свет, поэтому этажность дома решили менять каскадом.
В итоге узкое протяженное здание действительно стало напоминать надутый ветром парус. Его ширину и длину обусловило еще и место строительства — дом возвели на бывшей взлетной полосе Центрального аэродрома имени М.В. Фрунзе.
Нестандартная форма паруса потребовала сложных технических решений при устройстве инженерных коммуникаций: для них внутри дома провели полые дугообразные каналы, повторяющие его округлые контуры.
Фасады здания облицованы керамогранитом, а ритм им задают выделенные цветом горизонтали окон и лоджий.
«Парус», который москвичи также называют каплей, волной, китом, палитрой, улиткой и даже ухом, получил высокую оценку архитектурных критиков, а в 2008 году заслужил премию «Дом года».
Плоские дома
Если «парус», несмотря на необычную форму, все же выглядит объемным, то дом 36 на Пресненском Валу кажется совершенно плоским, словно кроме фасада у него ничего нет. Этот эффект достигается благодаря тому, что один из углов дома острый, поэтому с определенного ракурса здание выглядит лишенным объема.
Соседний дом 38, строение 1 тоже выглядит слишком узким для того, чтобы стоять на земле без подпорок. Эффект плоскости здесь возникает за счет прямоугольного выступа, который скрывает глубину здания. Внутренняя планировка обоих домов при этом совершенно обыкновенная.
Оба дома построили в 1910-х годах, и они не единственные в своем роде. Один из самых известных плоских домов находится на Таганской улице. Дом 1/2, строение 2 построили как доходный.
Острый угол здания вплотную прилегает к стене соседнего дома, и создается впечатление, что за фасадом ничего нет.
Такое архитектурное решение обусловлено тем, что заказчик этого дома хотел извлечь максимальную денежную пользу из принадлежащего ему земельного участка, однако участок этот был неровным, и дом приобрел его форму.
Долгое время в здании шла реставрация, поэтому оно было скрыто от глаз прохожих. Недавно ремонт закончился, и в доме снова живут люди.
Дом трех эпох
Дом 23 в Вишняковском переулке выглядит как обычная сталинка, однако если присмотреться, становится заметно, что отделка фасада отличается от этажа к этажу. На самом деле этот дом был построен в XVIII веке.
Но не весь — только три первых этажа. Здание в стиле классицизм было главным домом московской усадьбы купца Лукутина, который организовал в подмосковном селе Федоскино производство знаменитой лаковой миниатюры.
В 1910 году здание решили превратить в доходный дом. Для этого архитектор Петр Ушаков надстроил над усадьбой еще один этаж, оформив его в стилистике неоклассицизма.
В 1930-е годы дом подрос еще на два этажа, а в 1980-х над ним появились еще три жилых уровня.
Этапы «роста» дома хорошо заметны по фасадам: наличники окон четвертого этажа отличаются от всех остальных, между пятым и шестым этажом видна линия надстройки, а угловые балконы начинаются только с седьмого.
25-этажная башня за две недели: какие модули готовят переселенцам по реновации
Модульные дома для участников реновации могут появиться в Москве гораздо раньше, чем было обещано. На старте рекламной кампании – в начале марта – речь шла всего лишь об эксперименте в рамках программы. Но на этой неделе глава ПИК Гордеев заявил, что ждать массового модульного строительства осталось недолго.
Пробный дом-трансформер, изготовленный по новым технологиям, глава Депстроя Загрутдинов собирался представить на суд переселенцам и застройщикам в конце года. Но что-то нам подсказывает: этап обсуждения закончится, не начавшись.
Что обсуждать? Все заинтересованные лица московского стройкомплекса одержимы одной целью – строить больше, быстрее, дешевле.
Это возможно только за счет освоения модульного строительства, считает гендиректор кампании ПИК Сергей Гордеев, одним из первых в отрасли одобривший предложенные технологические решения.
Девелопер и сам хочет научиться строить дом на 25 этажей за две недели. Было бы странно, чтобы кто-то из топовых застройщиков отказался осваивать такую жилу на поле чудес под названием реновация.
Сергей Собянин уже в этом году обещает отдать переселенцам 90 модульных новостроек. За три с половиной года действия программы сдано лишь 76 домов, построенных обычным способом.
Похоже, и впрямь с внедрением новых технологий у застройщиков откроется второе дыхание.
Считается, что простые москвичи от этого только выиграют — не придется годами ждать у моря погоды — от изготовления панелей на заводе до переезда в новые квартиры дистанция всего 2-3 месяца.
«Новые Известия» уже писали о достоинствах новых технологий («Модуль для ускорения. Что предлагают строители участникам реновации», 21.03.2021г.
) Напомним: модульные панели, из которых будет собираться дом, это специализированные конструкции размером 15 м х 6,5 м х 3,5 м.
Такая «жилая единица» включает основание, наружные стены, внутренние перегородки модуля и его крышу, которая соответствует потолку квартиры, а также встроенные лестничные марши и площадки. Внутри стен уже установлены инженерные системы.
Квартиры, по сути, будут производиться на заводском конвейере и доставляться на площадку в готовности 97% — с ламинатом на полу, дверными ручками и хромированным полотенцесушителем в ванной – всё , как было обещано Собяниным.
Для установки трехэтажной секции, на которую идет 25 модулей, требуются сутки— из них шесть часов занимает транспортировка, которую приходится выполнять в ночное время. Пятнадцатиэтажный дом, если работать без перерыва, возводится за неделю. Двухэтажный офис с внутренней и внешней отделкой собрали за 5 часов. Рекорд поставлен на стройплощадке компании «МонАрх» Сергея Амбарцумяна.
Он, собственно, и нашел новые технологии в Германии, и предложил их правительству Москвы. Он же строит в Марушкино инновационный завод по производству модулей.
Однако не все воодушевлены этой новостью. Муниципальный депутат Надежда Загордан (Измайлово) удручена:
«Итак, еще один эксперимент над москвичами…. Ну что же ждем впечатления от тех, кому выпадет жребий быть подопытными. Участие в эксперименте принудительное — для тех, кто попал в реновацию».
— Это не эксперимент, а «революция» в отрасли по старым калькам, — поделился с «НИ» известный архитектор Алексей Кротов.- Модульность – идеи 70-х годов прошлого века.
Тогда была потребность как можно скорее обеспечить москвичей благоустроенным жильем — появилась панель с коммуникациями. Изготовить такой продукт в заводских условиях дело нехитрое, дома росли как на дрожжах… Успех по тем временам.
Монтаж здания из готовых деталей действительно экономит время, снижает себестоимость, но далеко не всегда обеспечивает качество.
— Специалистам было очевидно, что попытка любыми средствами держать темп приведет к массовому выпуску некондиционной продукции. От модулей мы отказались. Власти тоже понимали, что людям нужен нормальный дом, а не эти вот быстровозводимые бытовки со сроком службы 25 лет. — вспоминает архитектор Кротов.
Впоследствие от них стали избавляться, реновация, если помните, началась лозунгом – «Долой ветхое жилье!». Снесли. Чтобы на месте старых панелей строить новые, выше и больше. Возвращение к блочному строительству, даже не касаясь коммерческой стороны дела, – вопрос очень серьезный с чисто технической точки зрения.
Можно сколько угодно рассказывать, что модули прижились в Европе, Германия образец по части технологических решений. Но в любых модульных системах точно будет вопрос, как они крепятся к друг другу, как обрабатываются и герметизируются швы. Это ручная, ювелирная работа.
Значит, нужны высококвалифицированные специалисты. При остром дефиците строительных кадров в Москве (стройкомплекс заявляет о нехватке 20 000 рабочих и о вакансиях для 8 000 монтажников), ответственную работу будут выполнять первые попавшиеся мигранты.
Надо смотреть, что из этого получится.
Второй момент. Модульные дома в Германии низкорослые — не выше 4-5 этажей. Думаю, это связано не только с архитектурными предпочтениями. Попробуйте сами из деталей конструктора «Лего» собрать строение этажей на 20-30. Отклонение на милиметр может грозить перекосом всей конструкции. В Москве тенденция к высотному строительству. Рабочие замучаются подпорки ставить…
— С моей точки зрения, – заключает архитектор, те объемы жилья, которые сейчас пытаются буквально впихнуть в сложившуюся городскую структуру, обусловлены одним – желанием бизнеса получить сверхприбыли.
Ради этого власти поставят на поток и строительство блочного жилья. Как всегда не заботясь, насколько популярны такие объекты у москвичей и уж тем более не думая об облике города.
Лет через десять Москву будет не узнать.
Похоже, что так. Планируемая мощность только одного предприятия – инновационного завода «Монарх» в Марушкино — 450 тыс. кв. м продукции в год, или четыре этажа в день. По рассчетам столичного стройкомплекса, пока этого достаточно, чтобы к концу нынешнего десятилетия расселить в модульные дома миллион участников программы.
«У нас сегодня в работе почти 500 стартовых площадок, это 7,7 млн кв. м жилья, поделился подробностями и с агентством ТАСС глава Депградполитики Москвы Сергей Левкин. Мы уже переселили более 22 тыс.
[человек], в переселении находятся более 30 тысяч из миллиона жителей. Но нарастание программы идет в геометрической прогрессии. .. К 2030 году все крупные застройщики смогут быстро перейти на блочную технологию».
— Кормовая база расширится, — в разговоре с «НИ» прокомментировал планы стройкомплекса градозащитник, помощник депутата Мосгордумы Владимир Вершинин. – В условиях дефицита бюджета, который сейчас испытывает город, иначе как зловредной такую политику не назовешь.
По хорошему, программу надо сворачивать, хотя бы до щадящих размеров, прекращать финансирование проектов, интересных только застройщикам. Однако Московский фонд реновации только и успевает публиковать новые размещения. Стоимость второй волны реновации уже перевалила за 1,7 трлн рублей.
Только за последние пять месяцев власти Москвы распределили 18 крупных контрактов на общую сумму 154 млрд руб. Большую часть этих подрядов поделили между собой «Регионжилстрой», ФСК Владимира Воронина, МИЦ Андрея Рябинского, ПИК Сергея Гордеева и «Крост» Алексея Добашина.
«Новые Известия» проанализировали, какие районы попадут к ним под застройку. Это — Бескудниково (780 тыс.кв.м), Гольяново (101 тыс.), поселок Шишкин лес в Новой Москве ( 284 тыс.), Митино ( 191 тыс.), Солнцево (почти 166 тыс. кв. м)… 1,9 млн кв.м нового жилья на пять районов!
Напомним: в программе реновации в Москве находится 5170 домов общей площадью 16 млн кв.м. Для переселения жителей необходимо около 22 млн кв. м. И вдруг в начале марта ТАСС выходит с сенсационным заголовком « 45 млн кв.
метров жилой недвижимости возведут в рамках программы реновации в Москве». Об этом сообщил на пленарном заседании Российской строительной недели руководитель департамента градостроительной политики Сергей Левкин.
Что за сюрприз?
— Не стоит беспокоиться, — говорит Владимир Вершинин.- Цели и задачи программы остались те же – 22 млн квадратных метров переселенцам (с учетом 15% на докупку жилья), никаких дополнительно возникших нуждающихся в двойном объеме не предполагается.
Мы с коллегами три года с цифрами и фактами в руках доказывали, что в реновацию впихнули десятки миллионов метров коммерческого жилья, которое строится на бюджетные деньги. Т.е.
москвичи внезапно для себя стали спонсорами коммерческого строительства, так как бюджет наполняется за счёт налогов. Нам говорили (в том числе на совещаниях в Мосгордуме), что мы неправильно считаем.
И вот — чистосердечное подъехало. — считает Владимир Вершинин.
Бюджетными тайнами занимается и депутат Мосгордумы Елена Шувалова.
По ее мнению, строительные корпорации напридумывали программ, чтобы поиметь деньги из государственного и региональных бюджетов и получить максимальную прибыль от продажи жилья: «2 этажа построят для депортированных, а 22 – для продажи».
Расход государства на стройкомплекс в Москве – порядка триллион рублей в год. А какой доход от стройкомплекса? Какова отдача, и есть ли она вообще?
В результате запросов Шуваловой руководителю департамента финансов Елене Зяббаровой выяснились удивительные вещи. Например, объём неналоговых дивидендов от всех предприятий -строительных, и нестроительных, — которыми владеет город, а управляет правительство Москвы, в бюджете составляет всего 3 млрд 751 млн рублей.
— Для трёхтриллионного бюджета Москвы это – мизер, — возмущается Елена Анатольевна. — Деньги налогоплательщиков вливаются в инвестиционные программы и фактически исчезают. Не то, что отдачи нет, а вообще — как в прорву.
Депутат разместила на своей странице в Фейсбуке вопрос — «Не пора ли правительству отчитаться, как оно распоряжается городским имуществом, нашим с вами имуществом, дорогие москвичи»?
Дома-эксперименты. Как архитекторы искали новые идеи для московского жилья в ХХ веке — Спецпроект — Журнал Недвижимости
В ХХ веке Москва росла очень быстро, архитекторам нужно было придумать жильё, которое стоит дёшево, строится быстро и при этом отвечает всем потребностям современного человека (которые становились всё сложнее с каждым десятилетием).
Это привело к появлению большого количества экспериментальных домов — их создатели зачастую пытались переосмыслить не только архитектуру, но и быт людей, которые там живут.
Так появилось первое социальное жильё, дома-коммуны, дом-мечта, город-сад, первые хрущёвки и самое брутальное здание Москвы протяжённостью 1,5 км.
Все эти дома можно будет увидеть на экскурсии, которая проводится на удобном автобусе. Около зданий делаются остановки, чтобы выйти и рассмотреть их поближе. Узнать об экскурсиях больше и купить билеты можно на сайте «Москва глазами инженера».
На экскурсии вы увидите
Дом Солодовникова — первое социальное жильё для рабочих (с коворкингами!)
В начале ХХ века рабочие жили в ужасных условиях — в тесных ночлежках с удобствами на улице. За проблему взялись благотворители, и в 1906–1908 гг.
фонд предпринимателя Солодовникова построил в Москве два дома для рабочих: один для холостяков и другой — для семей. В зданиях было отопление, электричество, горячая вода и санузлы — всё это имелось далеко не во всех богатых домах.
При этом аренда жилья стоила даже дешевле, чем в ночлежках: фонд доплачивал за коммунальные расходы.
В зданиях была вся инфраструктура для жизни: столовые, бани, прачечные, амбулатория, библиотека, где можно было почитать и позаниматься (по сути, первый коворкинг), а в семейном доме — ещё и ясли с детским садом (ранее недоступные для рабочих семей).
Дом Нирнзее — прообраз апартаментов в Сити
Этот дом называют первым московским небоскрёбом. В 1913 году 10-этажный 40-метровый дом стал прообразом современного Сити: в нём был свой ресторан на крыше, кинотеатр, смотровая площадка и даже театр.
Предполагалось, что жить здесь будут молодые работающие холостяки, поэтому сами квартиры были небольшими, 28–47 кв. м, и без кухонь.
Заказать еду из ресторана можно было дежурному слуге, который ждал на каждом этаже (практически Яндекс.Еда).
Дом «отметился» в искусстве: о нём писал в своих стихах Маяковский, тут снимали некоторые сцены «Служебного романа» Эльдара Рязанова, и именно здесь Михаил Булгаков познакомился с Еленой Шиловской, которая стала его женой и прообразом Маргариты.
Дом-коммуна на улице Орджоникидзе — для студентов-«роботов»
По задумке архитектора, все студенты должны были жить по одному расписанию, поэтому дом напоминал живую фабрику с отдельными помещениями для каждого действия, будь то зарядка или переодевание.
Конвейер жизни запускался каждое утро: студенты должны были вместе встать, сделать зарядку на крыше, привести себя в порядок, одеться (для этого был отдельный корпус) и перейти в корпус для занятий.
Комнаты задумывались только как кабины для сна, архитектор даже хотел сделать в них подачу воздуха с усыпляющими добавками через вентиляцию.
Дом-коммуна на улице Лестева — для семей, которые всё будут делать вместе (ну-ну)
Ещё одна попытка сделать коммуну, где все будут дружно жить общиной. С точки зрения инфраструктуры всё было продумано: в доме имелись детский сад, библиотека, физкультурный зал, даже солярий и кинотеатр на крыше.
Но индивидуальные бытовые привычки дом совсем не учитывал. Предполагалось, что семьи будут есть в общей столовой и пользоваться общими с соседями санузлами.
Со временем жильё модернизировали, превратив в обычные квартиры.
Хавско-Шаболовский жилмассив — первые районы пятиэтажек, в которых ещё сохранился дух коммун
От идеи коммуны тут отказались не до конца и построили один коммунальный корпус. Остальные дома микрорайона уже больше походили на привычное нам жильё. Архитекторы использовали сразу несколько недорогих приёмов, чтобы сделать район удобным и уютным: выбрали нестандартное расположение домов, продумали пространство для прогулок. Получился симпатичный район, в котором приятно жить и сегодня.
Дом на набережной — жилой комплекс для сталинских чиновников
Такую инфраструктуру и сегодня назвали бы элитной: внутренний двор с фонтанами для прогулок, свои парикмахерская, почта, детский сад, гастроном, спортивный зал с теннисными кортами.
К сожалению, пользовались всем этим жильцы дома — сталинские чиновники — как правило, недолго. Через 2 года после заселения в доме начались репрессии. Было расстреляно и сослано в лагеря как минимум 700 жителей.
Сегодня это один из самых дорогих домов в Москве.
Дом аспиранта и стажёра МГУ — советский дом-мечта
По задумке архитекторов, в этом доме должна была быть вся инфраструктура, о которой только можно мечтать. По итогам соцопроса в проекте появились не только меблированные квартиры, бассейн, детский центр, центр медобслуживания, но и оранжерея, бар, бильярдная и даже киностудия.
Проект признали очень дорогим, в жизнь воплотили только часть задумок (бассейн и столовая остались), а сам дом стал общежитием МГУ.
9-й квартал Новых Черёмушек — первые хрущёвки
Удачная попытка уйти от дорогой сталинской архитектуры и начать строить быстро и дешёво. Всего в Черёмушках построили 13 четырёхэтажных домов и 3 восьмиэтажные башни плюс социальную инфраструктуру.
Первые дома были кирпичными, а дальше стали возводить панельные — ещё быстрее и дешевле.
Пилотный район продуман намного лучше, чем более поздние массовые кварталы хрущевок: в нём была система прогулочных дорожек, ландшафтный дизайн, дворы без машин и летние бассейны для детей.
Дом атомщиков — образец московского брутализма длиной 1,5 км
Этот дом является частью ансамбля Тульской площади, наряду с Монетным двором и Даниловским рынком. Много голого бетона, характерного для брутализма, утяжеление здания кверху и оголённые опоры.
При таком внешнем виде квартиры в здании довольно обычные, за исключением двухъярусных на последних этажах.
В Москве ходят легенды про сверхпрочность дома, который якобы способен выстоять даже после атомной войны.
Авторы: команда Яндекс.Недвижимости совместно с «Москва глазами инженера». Иллюстраторы: Кира Кустова, Антон Марьинский.
Дом Наркомфина построили как эксперимент, чтобы приблизить переход к коммунистическому быту. Теперь его отреставрировали и превратили в элитную недвижимость
Данное сообщение (материал) создано и (или) распространено иностранным средством массовой информации, выполняющим функции иностранного агента, и (или) российским юридическим лицом, выполняющим функции иностранного агента.
Дом Наркомфина на Новинском бульваре — один из главных памятников конструктивизма и ранних советских экспериментов в Москве — не реставрировался долгие годы.
Несмотря на это, в здании продолжалась культурная жизнь — здесь жили художники и музыканты, работали редакции журналов, проходили экскурсии, а на крыше занимались йогой.
На данный момент здание почти отреставрировали, а небольшие квартиры-ячейки превратились в элитное жилье. «Медуза» рассказывает историю дома Наркомфина.
Жилищные эксперименты 1920-х
В 1920-е годы в СССР, несмотря на сложное экономическое положение, потребность в жилье стояла крайне остро. Архитекторам в своих проектах приходилось учитывать три важнейших условия: утопическую идеологию раннего СССР, экономическую ситуацию и потребность в больших объемах строительства. Строить нужно было «идейно», «дешево», «много».
Тогда же государство начинает политику «жилищного передела». Рабочих из казарм на окраинах города массово переселяют в доходные дома, конфискованные у буржуазии.
В больших квартирах таких домов людей расселяли покомнатно, что способствовало появлению совершенно новой формы общежития в советском обществе — бытовой коммуны, в которой группа совершенно посторонних друг другу людей должна была разделить быт и ресурсы.
По задумке, коммуне было суждено вытеснить семью и стать главной структурной единицей в советском обществе.
Следуя за социальными веяниями 1920–1930-х годов, архитекторы взялись за создание программы жилищ нового типа — «домов-коммун».
Однако эксперимент оказался провальным: ЦК ВКП (б) посчитал его «вредной попыткой „одним прыжком“ перескочить через все преграды на пути к социалистическому переустройству быта».
Необходимо было найти иные способы организации жизни, а следовательно, и иные типы жилищной архитектуры.
Активным поиском новой системы организации быта занялась группа архитекторов-конструктивистов, работавших в Стройкоме РСФСР, которую возглавлял Моисей Гинзбург.
Они хотели смоделировать плавный переход от индивидуального буржуазного образа жизни к общественному, который был в социалистических коммунах, так что придумали концепцию «домов переходного типа».
В них советский человек получал минимальное по площади, но комфортное жилье — квартиру-ячейку, а также доступ в общественную зону, которая должна была подталкивать его к обобществлению быта.
Дом Наркомфина — самый известный проект «переходного типа», чья популярность быстро шагнула за границы советского государства. Однако в Москве есть еще несколько похожих домов.
Каждый из них был создан для людей разного социального статуса: в Ростокино — для рабочих ватной фабрики, в Петровском парке — для преподавателей Института экспериментальной ветеринарии, на Гоголевском бульваре — для архитекторов, на Новинском бульваре — для сотрудников Народного комиссариата финансов (поэтому сокращенно — дом Наркомфина).
На строительной площадке дома Наркомфина сложилась уникальная ситуация, когда заказчик (нарком финансов Николай Милютин) и архитектор совпали в творческом видении.
Милютин когда-то сам хотел стать архитектором, но из-за революции 1917 года не доучился в училище барона Штиглица в Петербурге.
Нарком хорошо понимал современную архитектуру, что позволило Гинзбургу свободно работать над проектом.
Дом Наркомфина стал живым манифестом конструктивизма — одной из самых ярких архитектурных школ 1920-х годов. Конструктивисты придерживались главного принципа архитектуры XX века: «Форма следует функции».
Так композиция дома Наркомфина состоит из разных геометрических объемов, каждый из которых соответствует своей задаче.
Жилой блок в генеральном плане представляет собой параллелепипед, помимо него планировалось создать отдельно стоящее круглое здание детского сада, прямоугольную прачечную и кубический коммунальный корпус со спортзалом, читальней и столовой.
Все блоки, кроме детского сада, удалось построить — в итоге дети заняли место спортзала в коммунальном корпусе. Отсутствие спортзала ничуть не смущало Гинзбурга, потому что по обновленной задумке физкультурой жители дома должны были заниматься на плоской крыше жилого блока.
Инженерные решения
Конструктивисты, борцы за современность в архитектуре, были поклонниками инновационных строительных конструкций. На строительной площадке дома Наркомфина постоянно искали нестандартные инженерные решения. Гинзбург работал вместе с инженером бюро «Техбетон» Сергеем Прохоровым — и их сотрудничество принесло плоды.
Конструктивной особенностью здания стал несущий железобетонный каркас с сеткой круглых столбов — это позволило разместить на фасаде непрерывные «ленточные» окна и организовать в доме свободную планировку, не привязывая квартиры к несущим стенам (то есть на каждом этаже могла быть своя планировка).
Кроме того, особый каркас позволил дому Наркомфина парить над землей на столбах.
В ходе реализации проекта применяли не только нестандартные инженерные решения, но и использовали новые материалы, например камышит. Впоследствии это породило миф, что дома эпохи авангарда разрушаются, потому что при строительстве архитекторы использовали траву и всякий органический мусор (это не так).
Квартиры-ячейки
Главной инновацией в доме Наркомфина стали так называемые квартиры-ячейки. Архитекторы во главе с Гинзбургом работали в Секции типизации строительства при Стройкоме РСФСР. Они поставили перед собой задачу создать экономичный с точки зрения пространства и комфортный с точки зрения проживания формат квартиры.
Результатом их трудов стало появление шести типов квартир: А, В, С, D, E, F. Четыре из них — B, D, E, F — были двухуровневыми. Использование двухэтажных апартаментов при проектировании позволило обустроить в жилом комплексе, который внешне имеет пять этажей, всего два коридора на уровне второго и четвертого этажей.
Подняться на них можно по двум лестницам — главной и эвакуационной.
В центральной части дома на уровне второго и третьего этажей Гинзбург разместил восемь двухуровневых ячеек типа К (модификация D) для семей — их площадь составляет 90 квадратных метров. На уровне четвертого и пятого этажей — 28 малометражных ячеек типа F для малосемейных, рассчитанных максимум на двух человек. В торцах дома разместили большие нестандартные ячейки типа 2F.
В двухуровневых ячейках архитектор развивал идею перетекающего пространства, используя сочетания разных высот, комфортных человеческому масштабу. Самой эффективной с этой точки зрения считалась ячейка типа F.
Попасть в такую квартиру можно из коридора четвертого этажа, где на лестничной клетке соседствуют две двери: одна ведет в ячейку «F-верхнюю», другая — в «F-нижнюю». Сам коридор оказывается вписан меж двух квартир.
Благодаря такому «тетрису» Гинзбургу, с одной стороны, удалось сэкономить пространство и сделать дом шириной всего 10,5 метра, с другой — не лишить жильцов комфортных площадей. Площадь малосемейных ячеек в среднем составляет 37 квадратных метров.
Все окна в квартирах в доме Наркомфина выходят как на запад, так и на восток. За счет такой ориентации спальная зона обращена к восходу, а жилая — к закату. Естественный свет свободно курсирует по ячейке с открытым планом, где почти нет перегородок.
В доме Наркомфина была одна квартира, которая отличалась от всех остальных, — двухуровневый пентхаус, созданный специально для заказчика проекта Николая Милютина.
Нарком финансов сам выступил проектировщиком ячейки, создателем цветового решения и даже поработал в качестве мебельного дизайнера.
В квартире Милютин прожил до самой смерти в 1942 году, а его семья продолжала жить в доме Наркомфина до конца 1970-х годов.
IKEA 1930-х
Занимаясь социалистическим переустройством быта, Гинзбург не остановился на создании жилья нового типа. Было решено, что в доме Наркомфина человек должен попасть в квартиру с уже готовым дизайнерским решением.
Мебель для дома спроектировал архитектор и художник Эль Лисицкий, который преподавал на (Высший художественный технический институт), и его студенты. Они разделили пространство квартиры на три функциональные зоны — рабочую, столовую и спальную, — для каждой из них предназначалась группа стандартной мебели со своими особенностями.
С одной стороны, мебель была частично встроенной, что позволяло экономить пространство, и могла трансформироваться, то есть обслуживать разные функциональные процессы. С другой стороны, мебель была типовой и модульной.
Как и современная продукция IKEA, она состояла из стандартных элементов, которые житель мог собрать в разных комбинациях в зависимости от потребностей. Однако в массовое производство мебель Лисицкого не отправилась, в доме Наркомфина ее тоже не установили.
Для малометражной и самой распространенной ячейки типа F, в которой не предполагалось отдельного помещения под кухню, собирались устанавливать «кухонный элемент» — по сути, встроенный кухонный шкаф с минимумом оборудования.
Он был оснащен мойкой, очагом (газовым или электрическим), разделочным столом, вытяжкой, холодильным шкафом, местом для посуды, термосом. Над проектами таких кухонных модулей работали архитекторы Соломон Лисагор и Михаил Барщ.
К сожалению, в доме Наркомфина они так и не были установлены, однако такие кухонные шкафы в дальнейшем использовали в доме РЖСКТ «Показательное строительство» на Гоголевском бульваре.
Под новый тип мебели отдельно продумывали цветовые решения. Колористическую систему разрабатывал приглашенный в 1929 году «Малярстроем» из Баухауса немецкий художник Хиннерк Шепер в содружестве с Моисеем Гинзбургом. Они испробовали две гаммы — теплую и холодную — и изучали, как цвет стен в помещении будет воздействовать на психику человека.
Гинзбургу было важно избежать яркого цвета в жилом пространстве, поскольку он якобы не дает жильцу отдыхать и плохо влияет на психическое здоровье. Яркие цветовые решения в ячейках оставили только для потолка, так как он не находится в поле зрения постоянно. Кроме того, Шепер использовал прием цветовой навигации. Например, двери ячеек на четвертом этаже чередуются по цвету.
Черные двери ведут в ячейки «F-верхние», а белые — в «F-нижние».
Как рассказывает Алексей Гинзбург, во время экспертизы в доме Наркомфина нашли оригинальные цветовые решения — в процессе реставрации их восстановят. В инстаграме дома уже можно увидеть ячейки, окрашенные в оригинальные цвета.
Жизнь до реставрации
В середине 1930-х годов дом Наркомфина перестал находиться в ведомстве Наркомата финансов и стал вторым Домом Совета народных комиссаров РСФСР (первый — Дом на Набережной).
Постепенно дом заселяли не только сотрудники Наркомата, но и самые разные представители советского общества. Среди известных жителей комплекса оказались хирург Александр Александрович Вишневский, семья народного комиссара здравоохранения РСФСР Николая Семашко и большевик Николай Крыленко.
Но самым известным жильцом дома в советское время был не представитель партийной номенклатуры, а художник Александр Дейнека, который занимал сначала квартиру № 7 (ячейка типа К), а потом апартаменты № 35 (ячейка типа «F-верхняя»).
На старте продаж ячеек уже после реставрации первой купили квартиру Александра Дейнеки.
Советская история дома была очень непростой, и самые разные факты приходится собирать по крупицам. В доме много лет проводят экскурсии, на которые часто приходят бывшие жители и делятся воспоминаниями.
Например, потомки семьи Семашко рассказали, что в 1970-е в доме Наркомфина установили лифт. Также известно, что столовая проработала только до конца 1930-х: жильцы предпочитали уносить еду с собой в ячейки, несмотря на замысел Гинзбурга.
В период сталинских репрессий несколько чиновников, проживающих в «доме переходного типа», расстреляли.
Несмотря на насыщенную историю и, казалось бы, элитный статус, дом Наркомфина быстро перестал интересовать городские власти и партийную верхушку. После войны в здании организовали коммуналки, появились квартиры на первом этаже (где изначально были колонны) и на балконе.
В своих воспоминаниях о доме Екатерина Милютина писала: «…квартиры для одиночек заселили семьями, семейные сделали коммунальными. Вместо закрытой столовой (коммунальный корпус) на пятом этаже сделали коммунальную кухню с рядами плит и корыт. Детский сад закрыли, коммунальный корпус превратился в типографию.
Прачечная сохранилась, но она постепенно перестала обслуживать жильцов».
Больше восьмидесяти лет дом стоял без капитального ремонта и к 2000-м годам сильно обветшал. Еще в 1980-е потомки Моисея Гинзбурга пытались отреставрировать здание.
Сначала проектом занимался сын архитектора Владимир, в середине 1980-х к делу подключился внук Моисея Гинзбурга — Алексей.
Однако осуществить планы не удалось из-за отношения в России к конструктивизму (дом Наркомфина признали объектом культурного наследия только в 1987 году) и нелюбви к авангарду бывшего мэра Москвы Юрия Лужкова.
Очень медленно дом Наркомфина начинал оживать уже в XXI веке, когда с 2006 года Александр Сенаторов (компания «Коперник») начал выкупать квартиры. В 2014 году в здании разместился офис «Коперника».
У Александра Сенаторова были амбициозные идеи, связанные с реставрацией, но реализовать их не удалось. Однако компания «Коперник» сделала очень важную вещь для дома — привлекла к нему внимание москвичей.
Со временем дом Наркомфина стал популярным. В разное время здесь можно было заниматься йогой на крыше, есть фалафель, заниматься английским, пить чай в бывшем пентхаусе Николая Милютина, слушать лекции об истории архитектуры. В дом водили регулярные экскурсии — за одну неделю его могло посетить более ста человек.
В доме жили и работали журналист Антон Носик, художники из студии графического дизайна Ermolaev bureau, Арсений Афонин и его архитектурное бюро «СофтКультура», вокалист «Седьмой расы» Александр Растич и многие другие заметные москвичи. Здесь же располагались редакции N+1 и Colta.
«Я думаю, что самое интересное и важное здесь то, что изначальная идея Гинзбурга о социалистической утопии, человеческом общежитии, в итоге реализована, — рассказывал в 2015 году Антон Носик.
— Не в 1930-е, когда сюда в приказном порядке поселили людей из министерства. Они не стали братьями, не хотели проводить вместе время. А именно сейчас, когда сюда один за одним подъезжали творческие деятели, креативные люди.
Здесь сложились замечательные отношения, деловое партнерство, все друг другу помогают».
Несмотря на активную жизнь дома, история с реставрацией сдвинулась с мертвой точки только в 2015 году. Компания «Лига прав» выкупила дом у «Коперника» и всерьез взялась за продвижение научной реставрации. Важным шагом стал аукцион, запущенный властями Москвы летом 2016 года, когда компания «Лига прав» выкупила нежилые площади дома, ранее принадлежащие городу.
Авторский надзор за реставрацией ведет внук Моисея Гинзбурга Алексей и его компания «Гинзбург Архитектс». Главная цель проекта — провести научную реставрацию, максимально сохранить и восстановить детали здания в соответствии с оригинальным проектом, снова сделать дом жилым.
В 2020 году реставрация дома находится на завершающей стадии. На данный момент все ячейки проданы. В конце 2018 года цены на жилье в отреставрированном доме начинались с 22,7 миллиона рублей (за ячейку площадью 28,7 метра) и заканчивались 120 миллионами рублей (за пентхаус Милютина площадью 98,2 метра).